История одной вещи: бормашина — DENTALMAGAZINE.RU
Дарья Бендарская
журналист Dental Magazine
Воздавая должное человеческой изобретательности, пожалуй, будет справедливо начать рассказ о бормашине не с момента создания первых прототипов, а с древнейших времен, когда появились первые стоматологические сверла. Эти события разделяют тысячелетия. Лучшие лекари своего времени стремились найти оптимальные решения, чтобы повысить качество лечения и помочь своим пациентам.
Как свидетельствуют находки археологов, уже в IХ веке до н. э. индейцы майя использовали для сверления отверстий в зубах круглую трубку из нефрита или меди. Абразивным материалом служил кварц, истолченный в воде, а сама трубка вращалась ладонями или с помощью веревки. Еще одна интересная находка, сделанная на месте стоянки древних индейцев, позволила установить, что майя использовали также сверла из твердого вулканического стекла, причем не только с лечебной, но и с эстетической целью — с их помощью зубы инкрустировались драгоценными камнями.
И надо отметить, индейцы достигли в этом большого мастерства: отверстия, выполненные такими сверлами, восхищают археологов своей идеальной формой!
Вот еще несколько любопытных фактов о древней стоматологии. На территории современной Индии и Пакистана не так давно был найден инструмент для сверления, возраст которого составляет около 9 тысяч лет. Созданный по образу и подобию конструкции для добывания огня, он представляет собой деревянный лук, связанный со вращающимся веретеном с помощью струны.
Хирург Архиген, живший в Древнем Риме (I веке н. э.), считается одним из первых врачей, применивших трепан для препарирования полости зуба. В дальнейшем эта методика не использовалась до XV века, когда ее вновь применил профессор Болонского университета Джованни ди Арколи, о котором мы уже упоминали в статье об истории протезирования.
В конце XVII века голландским хирургом Корнелиусом Золингеном был сконструирован первый ручной бор, состоявший из стержня с шести- или восьмигранной ручкой и съемных головок разной формы.
Врач работал с бором, вращая его пальцами, и, хотя это была трудоемкая, долгая и болезненная процедура для пациента и самого врача, этот способ применялся достаточно долго за неимением других альтернатив.
В конце XVIII века Джон Гринвуд, который вошел в историю как личный стоматолог Джорджа Вашингтона, сконструировал прототип бормашины с ножным приводом. Привод был взят из колеса прялки. Бормашина при всей своей громоздкости была рабочей: Гринвуд с ее помощью сделал четыре протеза для президента. Примерно в то же время стали появляться новые модели ручных дрелей. В 1846 году американец Амос Уэсткотт изобрел ручной бор, который надевался на указательный палец правой руки, как кольцо, что облегчало врачу работу, но от мозолей все же не спасало.
Ручной бор Амоса Уэсткотта. Гравюра 1860-х гг. Источник: oregonencyclopedia.org
Со временем стали появляться более сложные ручные дрели с использованием ротационного движения. Так, в 1858 году соотечественник Уэскотта Чарльз Мерри сконструировал зубную дрель с двумя ручками: одна предназначалась для удерживания режущего инструмента, вторая — для сообщения ему вращательного движения.
Помимо того, что такая дрель существенно сокращала время сверления, она еще давала возможность врачу направлять инструмент на больной зуб с требуемой точностью.
В 1864 году британец Джордж Харрингтон создал бормашину с заводным пружинным механизмом (завод пружины был рассчитан на 2 минуты) и двумя сменными головками. Такая конструкция позволяла дантисту выполнять препарирование еще быстрее и при необходимости менять головки в зависимости от расположения зуба.
В конце 1860-х годов американец Уильям Бонвилл создал первую портативную стоматологическую дрель. Идея создания такого инструмента у него родилась после наблюдения за работой телеграфной машины, оснащенной двумя электромагнитными катушками. Будучи практикующим дантистом, он задался целью создать максимально функциональный инструмент, удобный в управлении и работе. Его изобретение стало настоящим прорывом в области создания электромагнитных приборов. Бонвиллу была вручена медаль Эллиота Крессона — высшая награда института Франклина за научные и технические достижения.
Прибор был признан по-настоящему практичной моделью и нашел широкое применение не только у дантистов, но и, что интересно, у мастеров-татуировщиков, у которых теперь был свой профессиональный инструмент для работы.
Портативный стоматологический инструмент Уильяма Бонвилла. Источник: mediazink.com
Почти одновременно с Уильямом Бонвиллом патенты на свои изобретения получил и механик фирмы S. S. White Джордж Грин. В 1868 году он сконструировал пневматическую бормашину с ножным приводом, скорость вращения бора составляла 2 тысячи оборотов в минуту. Компания S. S. White взялась за промышленный выпуск модели — это был первый случай в истории, когда производство бормашины было поставлено на поток. Модель Грина считается прототипом турбинных бормашин, которые начали использоваться в середине XX века.
Модель Джорджа Грина с электрическим мотором, разработанная им в 1875 году. Источник: frdental.hu
Интересно, что в это же время над своей моделью педальной бормашины, сконструированной по аналогии с ножной швейной машинкой, работал и американец Джеймс Моррисон.
В отличие от статичных моделей бормашин, крепившихся к стене или потолку, предложенная им конструкция устанавливалась на полу и была мобильна. В 1876 году специалисты S. S. White создали усовершенствованный вариант машины Моррисона с инновационным принципом передачи вращения от двигателя к наконечнику с бором с помощью гибкого рукава (гибкого вала, заключенного в оболочку).
Бормашины с гибким рукавом от S. S. White считались самыми лучшими, но и у них были свои недостатки. Во-первых, они изрядно шумели. Во-вторых, гибкий рукав не передавал значительные обороты двигателя, а бор, работающий на низких скоростях, часто заклинивало. В-третьих, неплавное вращение бора усугубляло болезненные ощущения пациентов. Со временем конструктивные решения позволили добиться более плавной работы бормашины и сделать ее менее шумной.
По результатам исследования японских неврологов, пациенты, страдающие дентофобией, совершенно по-другому реагируют на звуки включенной бормашины, чем пациенты, у кого такой фобии нет.
У людей, для которых посещение кабинета дантиста не является стрессовой ситуацией, реакция головного мозга на звуки бормашины не отличается от реакции на другие нейтральные звуки. То есть пациент услышал и воспринял звук, но при этом остался спокоен. У тех же, кто панически боится зубных врачей, при включении бормашины задействуется в головном мозге хвостатое ядро, отвечающее за способность запоминать и познавать. То есть такие люди, услышав работающую бормашину, на всю жизнь запоминают неприятные ощущения, связанные с ней.
Первые педальные бормашины стоили очень дорого, поэтому до начала XX века многие дантисты продолжали работать с ручными дрелями. Но в дальнейшем педальные бормашины стали широко применяться в мировой практике и использовались до 1960-х годов. Их роль в развитии стоматологии нельзя недооценивать, ведь благодаря этому изобретению значительно повысилось качество зубоврачебной помощи.
Бормашина с педальным приводом. Источник: adento.ru
Бормашина с педальным приводом.
Начало 1900-х. Источник: commons.wikimedia.org
В конце XIX века с активным использованием электромоторов в различных механизмах появились новые модели бормашин с электрическим приводом. Скорость вращения бора у них была в несколько раз выше, что существенно сокращало время проведения процедуры.
В 1875 году Грин изобрел бормашину с электрическим мотором, но модель приобрела широкую популярность среди дантистов гораздо позднее — с наступлением в США эры электричества. Поначалу отношение к бормашинам нового поколения у дантистов было скептическим. Во-первых, электроэнергия была не везде и не всегда. Во-вторых, квалифицированных специалистов, которые могли бы обслуживать и ремонтировать устройства и заряжать аккумуляторы, не хватало. Но работы над созданием более совершенных конструкций с наибольшей скоростью вращения бора продолжались.
Параллельно с эволюцией бормашин специалисты компании S. S. White работали над совершенствованием наконечников. В начале ХХ века дантистам предлагались 2 базовые модели прямых наконечников и их усовершенствованные конструкции, а также угловые наконечники (угловые насадки к базовым моделям).
Последние отличались конструкцией узла фиксации бора и изготавливались с различным углом наклона головки с бором, благодаря чему врач мог работать в труднодоступных кариозных полостях. В последующие десятилетия эти наконечники, по сути, не изменились, и в 1930-х годах стоматологи использовали те же инструменты, что и их старшие коллеги в начале столетия.
Кабинет стоматолога. 1909 год. Источник: chs.org
В 1910-х годах появились первые бормашины с электрическим двигателем. Скорость вращения бора у них была значительно выше, чем у моделей предыдущего поколения. Было сделано важное наблюдение, что на высоких скоростях боры препарируют более ровно и доставляют меньше дискомфорта, поэтому дальнейшие усовершенствования бормашин шли параллельно с исследованиями реакций пациентов на вибрацию при различных скоростях вращения бора. Так, было установлено, что зубы меньше ощущают вибрацию при более высокой скорости вращения бора. Позднее были определены верхние частотные пределы ощущаемой вибрации и диапазон частот, вызывающих наибольший дискомфорт.
Был также сделан вывод, что максимальная эффективность действия режущих инструментов достигается при скорости около 60 тысяч об/мин, но в то же время увеличение скорости вращения вызывает наиболее болезненные и неприятные ощущения из-за повышения температуры на обрабатываемом участке зуба. Значит, препарирование должно сопровождаться одновременным охлаждением тканей зуба и режущих инструментов для предотвращения нагрева пульпы и некроза.
Кабинет Фанни Грей, первой женщины-стоматолога в Австралии, получившей диплом дантиста. 1914–1916 гг. Источник: bitemagazine.com.au
В 1950-х годах появились первые системы охлаждения — воздушно-водяные разбрызгиватели в виде сопла, которое прикреплялось к наконечнику с помощью хомутика. В первых моделях пациент помогал врачу, нажимая кнопку воздушного клапана. В более поздних разбрызгиватель уже приводился в действие электрическим соленоидным клапаном одновременно с работой бора. Позднее к наконечнику было добавлено второе сопло для сушки воздухом.
Стоматологический кабинет, США. 1950-е гг. Источник: shorpy.com
Стоматологический кабинет, США. 1950-е гг. Источник: U.S. National Library of Medicine
У бормашин с высокой скоростью вращения бора, которые производились в Советском Союзе и за рубежом в середине XX века, был один большой недостаток: они были оснащены таким же неудобным механизмом удлинителя («руки»), который использовался на установках со стандартной скоростью. Это ограничивало радиус движения и не давало возможности врачу работать сидя. В 1950-е годы отечественные и зарубежные конструкторы зубоврачебного оборудования работали над созданием безрукавных машин с использованием микроконструкций: турбинных наконечников, пневматических и электрических микродвигателей, встроенных или присоединяемых непосредственно к наконечнику. В конце 1950-х годов появились первые модели бормашин с турбинными наконечниками, которые позднее стали укомплектовываться встроенными системами охлаждения и локальным освещением.
Стоматологический кабинет в районной поликлинике, СССР. Источник: urdoma.info
Первая производственная модель отечественной бормашины педального типа с ножным приводом была создана в 1930-е годы в опытно-конструкторском бюро Сталинградского завода медицинского оборудования. Ее серийный выпуск продолжался до 1963 года. В 1950-е годы в стране стали выпускаться также бормашины с электроприводом, в том числе по схеме с жестким рукавом, которые применялись до конца 1960-х годов с разными усовершенствованиями. Бормашины комплектовались прямыми наконечниками с автоматическим зажимом, включая скоростной наконечник типа НП-10; угловыми наконечниками (с фиксированной и поворотной головкой), в том числе скоростным наконечником типа НСУ-1. Максимальная скорость вращения бора, достигаемая с помощью скоростных наконечников, составляла 30 тысяч об/мин.
Ужасы советской стоматологии (фото). — Максим Мирович — LiveJournal
В серии моих постов про СССР не раз то тут, то там всплывала тема советской стоматологии — я немножко коснулся её в посте про советскую медицину, но не стал освещать вопрос подробно, потому что он достоен отдельного поста.
Главные особенности советской стоматологии — это плохие материалы и оборудование, хреновое отношение к клиентам (общая черта всего советского сервиса) и отсутствие анестезии — у этого последнего была как материальная причина (отсутствие производства игл и шприцев для анестезии), так и концептуальная — в СССР считалось, что «немножко потерпеть» простым гражданам будет даже полезно.
Что интересно — в дореволюционные времена русская стоматология считалась одной из самых успешных в мире — в 1907 году русские стоматологи взяли гран-при на выставке в Париже, а в 1908-м — золотую медаль в Мадриде. Остаётся только гадать, как развивалась бы стоматология, не будь Октябрьского переворота, но в итоге получилось то, что получилось.
Итак, в этом посте — честный и непредвзятый рассказ о советской стоматологии.
02. Думаю, все, кто посещал стоматолога во времена СССР либо в ранние девяностые годы, хорошо запомнили этот кабинет и советскую бормашину — с характерным ящиком голубоватого цвета и зеленой лампочкой «сеть».
Фото ниже сделано уже в пост-советские годы, но стоматологический аппарат там стоит тот самый, можно его очень хорошо разглядеть:
03. Первую советскую бормашину выпустили в 20-е годы, и с тех пор её конструкция не претерпела особых изменений. Советская бормашина имела ременную передачу, это весьма интересная особенность — все вибрации ремня передачи и в целом конструкции отлично ощущались пациентом во время сверления зубов) Ещё, как правило, сверлилось все на весьма низких оборотах (из-за хренового КПД системы в целом), что также создавало непередаваемые ощущения.
04. Вот мне даже интересно — почему советская промышленность, весьма успешно создающая космические скафандры, не создала такую простую и полезную вещь, как бормашина с встроенным в рукоятку электромоторчиком?
На фото ниже — аппарат немного другой конструкции, но с всё той же ременной передачей, а еще тут можно разглядеть лампу, которая как её ни настраивай — всё равно светила не только в рот, но и в глаза.
05. В советской стоматологии не существовало анестезии при лечении зубов — она была только при удалении, да и то не всегда. При «бесплатной» медицины считалось, что при относительно небольших хирургических вмешательствах пациент может и «потерпеть» — даже немалая часть абортов (!) делалась без наркоза, что уж говорить о стоматологии.
Кстати, это в целом очень хороший пример того, как в СССР работали те или иные сферы услуг — люди получали плохое качество, хамское отношение персонала («вас тут много, а я одна!», «потерпишь, не развалишься!») и при этом всё равно платили за это деньги — пусть и косвенно, в виде налогов.
06. Многие говорят — мол, всё это свойственно всей медицине того времени, не только той, что в СССР. Это не совсем так — скажем, анестезия при лечении зубов применялась в Европе и США с начала XX века, с 1918 года. Почему в СССР не применяли нормальную анестезию при лечении зубов? Тут целый комплекс причин, одна из которых — отсутствие производства стоматологических игл и шприцев, этого производства в СССР просто не существовало по технологическим причинам.
Весьма забавный парадокс — некоторые советские граждане гордились «научностью» и «технологичностью» СССР, хотя по сути ничего с этой «технологичности» не имели (кроме показушных репортажей о советских спутниках) — телевизор стоил пять зарплат, стоматологических игл сделать не могли. В общем, весь пар ушел в свисток.
07. Не существовало и нормального протезирования. На истершиеся зубы с еще более-менее годной корневой системой ставили страшные «коронки» — стальные были подешевле, но обоснованно считались «вредными». Был еще вариант «люкс» — золотые коронки. Выглядело это ужасно — мне до сих пор очень жалко бабушек на лавочке из моего детства, которые за всю трудовую карьеру в СССР заслужили только полный рот страшных металлических зубов, пропахшее нафталином синее драповое пальто да право сидеть на лавочке, обсуждая новости.
Золотые зубы выглядят примерно вот так. Радует то, что сейчас металлические зубы постепенно уходят в прошлое.
08. Помимо «коронок», существовал ещё и так называемый «полный протез» — страшное съемное устройство, называемое в просторечии «галошей».
На ночь протез снимали и клали в стакан с водой. Ещё «галоши» часто ломались, и граждане самостоятельно их чинили промышленными клеями.
Бывали также частичные зубные протезы, которые выглядели вот так. Лично я хорошо знаю, как противно носить вот рту такую пластмасску, так как в детстве год или два проходил с ортодонтической «пластинкой».
09. Пломбы в СССР также были крайне хренового качества — по консистенции и фактуре они напоминали цемент и сильно контрастировали с остальной поверхностью зуба. Материал для пломб сперва размешивали на стеклышке каким-то крайне вонючим отвердителем, а затем замазывали рассверленный зуб.
Кстати, первые частные кооперативы в позднем СССР стали появляться именно в сфере стоматологии — настолько неэффективно и плохо работали государственные стоматологические клиники.
А вы помните стоматологию в СССР?
Поделитесь воспоминаниями)
Добавиться в друзья можно вот тут.
я в твиттере
я «вконтакте»
________________________________________
Понравился пост? Расскажите о нём друзьям, нажав на кнопочку ниже:
Tags: СССР, медицина
Терпеть дары советской стоматологии Мария Зильберберг
Осенний полдень 1971 года, и всем сорока ученикам 4-А класса одесской школы №37 приказано взять пальто и выстроиться в очередь у дверей класса.
. Через несколько минут скрипа столов, шаркания ног, приглушенных голосов мы стоим наготове, в пальто и шляпах. Мы идем по улице Советской Армии стройной парой. Запах размокших стручков саранчи на тротуаре успокаивает своей липкой знакомостью. Наши преподаватели ходят вместе с нами, погруженные в разговор, руки развеваются, изредка трели смехом, мало обращая на нас внимания. Когда мы прибываем к месту назначения, я озадаченно оглядываюсь по сторонам. Даже когда дверь открывается и я понимаю, что это за место, я не думаю об этом — хотя я уже испытал много промывания мозгов, мое девятилетнее тело еще не привыкло к постоянной пульсации аморфного, но неизбежная, авторитарная угроза. Этот визит изменит это.
Стоматологический кабинет находится в трех кварталах от школы, на углу улиц Советской Армии и Пастера. В полумраке похожей на пещеру комнаты семеро дантистов работают на приподнятой платформе по периметру, свистя хором сверл. В центральной части зала два дополнительных стула обращены друг к другу.
Окружающее их оборудование вызывает у меня мурашки по коже: стальные шесты с металлическими инструментами, подвешенными на выдвижных веревках, кажутся предназначенными для того, чтобы привязать пациента к врачу неразрывными узами боли. Несколько приватных комнат на периферии герметично закрыты для любых посторонних звуков, пытающихся пересечь их порог. Я не смею спрашивать, что происходит за этими дверями.
Меня не называют в первой группе. Я чувствую нарастающее беспокойство, которое я отбрасываю, пока мы играем в игры, чтобы скоротать время. Быстро устраняем «Сломанный телефон», так как гулкий лязг инструментов и гул дрели сводят на нет все надежды услышать шепчущиеся слова. Вместо этого останавливаемся на « Кольцо, кольцо» («Кольцо, кольцо»). В этом фаворите лидер вкладывает кольцо между ладонями, сложенными вместе в молитвенном стиле. Она двигается вдоль ряда своих сидящих коллег, скользя руками между их одинаково сложенными ладонями. В какой-то момент она украдкой оставляет объект с одним игроком, но продолжает действие до тех пор, пока не заместит свои следы настолько, чтобы отступить и закричать: » Кольцо, кольцо, выиди на крильцо!» («Звони, звони, выходи на крыльцо!»).
В этот момент пропущенные игроки прикалывают к месту любого, кого они подозревают в получении хваленого подарка. (Может показаться странным, что советским детям разрешили играть в эту игру, которая не только требовала буржуазного украшения, но и была названа в его честь. сверстников только по подозрению в вине.)
В этот момент в стоматологической клинике шумная игра служит для того, чтобы отвлечь нас от шума и нарастающей тревоги, так как запахи химикатов и гари, звуки бормашин и сдавленные стоны начинают меня нервировать. Когда приходит моя очередь сесть в кресло, я подхожу и сажусь, чувствуя себя почти спокойно. Поскольку я все еще наивно отношусь к необходимости постоянной бдительности в отношении стохастических нападок партии, я еще не впал в хроническое состояние, которое бихевиористская наука называет «упреждающей тревогой».
*
Мой стоматолог крупная женщина. Стоя спиной ко мне, она продолжает строчить на своем листе бумаги, как будто меня здесь нет. Я тщетно пытаюсь поймать ее взгляд или мельком увидеть написанное.
Закончив, она откладывает газету и, прежде чем повернуться ко мне, берет металлическую отмычку и маленькое зеркальце с ручкой. Только тогда она поворачивается ко мне лицом, ее глаза сверлят мой рот, как будто желая, чтобы он открылся. Я сжимаюсь.
«Открой», — говорит она, нарушая молчание, когда становится ясно, что я не подчинюсь ее молчаливому приказу.
Вырывается вздох. Боюсь, она воспримет это как неповиновение. Я подчиняюсь. Пока она роется в моих зубах в поисках доказательств их преступлений, у меня нет другого выбора, кроме как рассматривать ее лицо: поры, похожие на кратеры, затхлое дыхание, вырывающееся горячими порывами через ее полные, слегка приоткрытые губы, не украшенные помадой. С некоторыми выдохами ее рот расширяется, и я вижу большие зубы с такими же большими промежутками между ними.
Спустя, кажется, пятнадцать минут, но, вероятно, всего две, она отстраняется и кладет инструменты обратно на стол позади себя. Что ж, размышляю я про себя, это было не так уж и плохо.
Задавать вопросы означает неуважение. Итак, делая, как мне сказали, я открываю рот. Бур приближается со своим сверхзвуковым жужжанием и балансирует, как мультяшный шмель, готовый к атаке; турбулентность от его бешеного вихря натирает мне щеку. Когда он касается нижнего левого моляра, меня пронзает что-то электрическое. Это новое ощущение шокирует даже по сравнению с треском кожаного ремня моего отца на моей коже — его наказанием за ложь. Но что я сделал, чтобы оправдать это? Несмотря на мою склонность подчиниться, я корчусь и корчусь в кресле, пока дантист не оторвет руки с сердитым стоном.
«Какая ужасная девочка! Если ты не будешь сидеть смирно, мы оба пострадаем. Я зову кого-нибудь, чтобы удержать тебя. А еще лучше, мы можем вырвать этот зуб!» Она звучит радостно.
В то время я никак не мог распознать, что, измученная и торопливая, она была здесь на своей основной работе под постоянным присмотром какого-то партийного трутня, который охотно сообщал о ее неэффективности, навлекая на нее нелепые унижения перед ней коллеги.
Если у него был плохой день, он мог даже заставить ее уволиться. И что тогда она будет делать? Безработных «тунеядцев» отправили в тюрьму или трудовой лагерь, и, возможно, о них больше ничего не было слышно. Как будто этого было недостаточно, дома у нее, вероятно, были муж и ребенок, которых нужно было кормить, одевать и содержать в чистоте, а это еще одна ее постоянная работа. Также в равной степени вероятно, что была свекровь, которая напомнила ей, что любой поступок, сделанный для собственного удовольствия, эгоистичен, пощечина ее семье, поэтому она больше не могла припомнить, чтобы делала что-то просто для удовольствия.
Как вожделенный, но разрушающий зубы шоколадный фонтан на свадьбе, весь национальный проект веселого коллективизма был построен на каскадном потоке злоупотреблений властью и газлайтинга, который хлынул из Политбюро вниз к полчищам мелких бюрократов, к рабочим иерархиям, семьям, где, укрепившись в обрушающемся цунами, оно утопило прижатых к самым нижним его ярусам.
А тех, кто не совсем раздавлен, тех, кто пытается разжечь инакомыслие, задушила гигантская рука партии. Поэтому даже для того, чтобы вообразить, что это сооружение рухнет, требовалось хотя бы слабое воспоминание о надежде. Немногие пытались, и долгое время никому не удавалось.
*
В девять лет, сидя в этом кресле, я не ценю эти скрытые силы. Все, что я вижу, — это великанша со смертоносными инструментами в руках, снова неловко приближающаяся к моему рту, рот, который теперь закрывается сам по себе. Она изо всех сил пытается открыть его своими короткими пальцами, дергая мой подбородок вниз, но безрезультатно. Я по-прежнему крепко держусь за свою свободу воли, хотя и понимаю, что настаивать на уважении моей личности интерпретируется как раздражительность.
Стоматолог кричит на меня сейчас, ее язычок колеблется в полости горла в такт звукам. И вдруг, с блестящим от пота лицом и выбившимися из-под шапки прядями волос, она отступает назад, роняет дрель и молча уходит.
Я должен был воспользоваться этой возможностью, чтобы бежать, но я был слишком ошеломлен и уже приучен к послушанию режимом, который не любит даже незначительное восстание. Вместо этого я остаюсь в кресле, с мокрыми руками, с бьющимся сердцем, как у Катюши, и продолжаю смотреть на дантиста. Она подходит к здоровенному мужчине в паре станций от нее. Они шепчутся, почти соприкасаясь головами. Я сжимаю зубы, все мое тело неподвижно, застыло, но готово к полету.
Медленно, тяжелыми шагами она и мужчина возвращаются к моему стулу. Я вспотел, но не собираюсь открывать рот. Мужчина смотрит в глаза, затем говорит: «Открой». я не шучу. Он показывает мне свои пустые руки в знак того, что он безвреден. — Открой, — повторяет он. Я открываю. Он наклоняется и вглядывается, словно в темный туннель. От него пахнет сигаретами, потом и водкой. Через несколько мгновений взгляда он отстраняется, поворачивается к женщине и кивает.
«Пойдем», он уходит, не оглядываясь, как будто я иду за ним как данность.
Он прав; это. Я встаю, бросаю последний взгляд на своего растрепанного дантиста и бегу за мужчиной. Он останавливается на двух третях пути вокруг платформы и открывает одну из дверей.
Оборудование валяется в углу комнаты справа от большого непрозрачного окна на дальней стене. Это напоминает мне о кучах металлолома, которые мы собираем на субботниках, наших субботниках обязательной службы. В эти утра, вместо того, чтобы сидеть за партами и разгадывать тайны теоремы Пифагора или выплевывать названия мировых столиц, мы разделяемся на группы и бродим по соседним дворам, подбирая то старую батарею, то ржавую трубу. Мы тащим свою добычу обратно в школу, возвещая о своем приближении церковным лязгом, оставляя за собой длинные волнистые царапины на асфальте. Мы складываем мусор на школьном дворе, где в обычный день во время обеденного перерыва бегаем и прыгаем по сеткам, нарисованным мелом на тротуаре. Сваи появляются так стремительно, кажется, будто земля расколола и извергла эти кучи металлолома.
*
При ближайшем рассмотрении груда в этой комнате состоит из помятых стульев, погнутых шестов, ведер, наполненных ржавыми плевательницами, искореженных корпусов дрелей и других предметов, которые, должно быть, изжили себя. Посреди зала, как бы наблюдая за беспорядком, стоит стул, очень похожий на тот, который я только что бросил. Мужчина предлагает мне сесть. Я подчиняюсь, мой взгляд остановился на нем.
Я задерживаю дыхание. Не обращая на меня внимания, мой новый дантист начинает раскладывать инструменты на подносе.
Я оглядываюсь в поисках сверла и, не заметив его, выдыхаю. Он берет горсть ватных тампонов и бросает их в банку с едкой жидкостью. Затем идут инструменты — гаечные ключи, пилы, плоскогубцы.
В горле пересохло, ладони холодные и липкие. Мужчина поворачивается ко мне, держа в руке два смоченных ватных шарика. От их запаха меня тошнит.
«Открыть».
Я широко открываю рот, тяжело дыша, готовый встретить неизбежное, лишь бы не было больше бурения. Его пальцы, похожие на колбасу, запихивают горькую вату между моей щекой и челюстью. Он тянется за плоскогубцами.
Когда он поворачивается, он возвышается надо мной, его торс затмевает все остальное в комнате. Он — гора, и единственный путь на другую сторону — сквозной. Я закрываю глаза и снова задерживаю дыхание, когда холодный металл скользит мимо моих губ. После мгновения давления я чувствую резкий рывок, за которым следует резкий укол и поток тепла. Раздается вздох и то, что звучит как мой собственный удивленный всхлип.
Я открываю глаза. Он стоит передо мной с ухмылкой людоеда, торжествующе осматривает зажатый в плоскогубцах зуб, затем роняет плоскогубцы и зуб в металлическую миску. Он засовывает несколько сухих ватных тампонов в кровоточащий карман на моей челюсти.
«Закрыть». Он начинает уходить. Слегка повернув голову назад, он добавляет: «Вы можете идти».
С этими словами он выходит из комнаты и захлопывает за собой дверь. Лязг металла задерживается, словно призрачный звон в моих ушах.
Я вылетаю из кресла к двери, открываю ее и погружаюсь в облако грохота и жужжания главного зала. Я кусаю хлопок; это вкус металла. Мои десны пульсируют, но мое тело наполняется теплом облегчения.
Я не помню, как мы возвращались в школу или возвращались домой в тот же день. Я уверен, что рассказал подробности этого приключения своей бабушке, хотя и этого не помню. Я только помню, как проснулся на следующее утро с зерном страха, уже прорастающим в моем животе, о том, что в следующий раз нас поведут к дантисту.
Только следующей весной я понял полугодовой ритм этих обязательных внезапных посещений, каждое из которых включало в себя то же сжатие, то же средневековое бурение и то же отчаяние. Я знал так же хорошо, как знал стук линейки по костяшкам пальцев, что этот дар слишком ценен для системы, чтобы не навязывать нам его снова и снова. Итак, каждый первый день в школе сопровождался вибрирующим страхом перед следующим. То есть до тех пор, пока я не кончу седьмой класс и мы не уедем в США, где подобные пытки, пусть заранее запланированные и приглушенные чудом наркоза, будут доступны мне два раза в год только по просьбе (плюс скромная плата), которым предшествует всего пару недель упреждающего беспокойства.
.
*
Мой нынешний дантист снабжает меня достаточным количеством лидокаина и шумоподавляющими наушниками, которые передают успокаивающие сообщения по моему выбору прямо в мой мозг. У нас есть система сигналов руками, которая говорит ей остановиться при малейшем намеке на мое неудобство.
Иногда я заставляю ее выйти за пределы обычного уровня анестезии, прося дополнительные уколы, пока моя щека не станет похожей на вату, а мой язык не останется твердым в течение нескольких часов после моего приема. Я предпочитаю так, потому что, несмотря на то, что мой мозг за последние сорок лет приучил себя признать, что он живет в стране свободы воли, у плоти есть своя собственная временная шкала, своя толстокожная память, которая продолжает рефлекторно подталкивать меня. в свои самые ранние и глубокие колеи. Несмотря на все признаки того, что я в благосклонных руках — личные кабинеты моего дантиста, улыбки сострадания, пропитанные лавандой подушечки для глаз, — когда я забираюсь в ее кресло, я снова замираю, ощущаю едкий вкус хлопка и крови, слышу тихий стон в расстояние, и чувствую гул ужаса в моем животе.
Мария Зильберберг подростком приехала в США из Советского Союза. Она врач-исследователь в области здравоохранения, живет и работает в западном штате Массачусетс.
Ее работы публиковались в журналах Tablet Magazine, Longreads, The Massachusetts Review и других изданиях.
ИСТОРИЧЕСКОЕ ИЗОБРАЖЕНИЕ ПРЕДОСТАВЛЕНО: Flickr Creative Commons/Стивен Даунс
За железным занавесом: Зубы
kcmeesha
Продолжая свой недавний новаторский цикл «За железным занавесом» и останавливаясь на наболевших темах, хотелось бы поговорить о советской стоматологии.
Уродливое наследие советской стоматологии (или стоматологии, как ее там называли) до сих пор можно найти в миллионах беззубых и обезображенных ртов ее жертв. Посещение стоматолога было одним из самых страшных и болезненных событий, которые приходилось переживать человеку в жизни. Дети, как и взрослые, изо всех сил старались избегать этих ужасных посещений, иногда терпя зубную боль днями и даже месяцами. Избегать посещения стоматолога в школьные годы было трудно, потому что ежегодные групповые визиты к стоматологу были обязательными.
Пропуск визита приведет к тому, что человека отчислят из школы, что на самом деле произошло с вашим покорным слугой, и единственный способ вернуться в школу — это принести записку от стоматолога. Советские дети должны были иметь здоровые зубы несмотря ни на что.
Как и вся медицина в СССР, стоматологическая помощь была повсеместно доступна населению бесплатно и, как я упоминал выше, иногда даже настояла на этом со стороны советского правительства. Так почему же советский народ избегал его, как чумы? Ответ одним словом анестезия , точнее ее отсутствие. По причинам, которые до сих пор для меня непонятны, советские стоматологи не применяли ни , ни обезболивающих на своих дрожащих и кричащих от боли больных, детей и взрослых. Одно из моих самых ранних воспоминаний детства — это зуб, который вырвали изо рта вживую, даже без обезболивающей мази, которую здесь используют стоматологи, чтобы сделать уколы менее болезненными. Одно только это событие объясняет мои мучительные отношения со стоматологией на протяжении всей жизни.
Много пломб и даже корневых каналов мне сделали с тех пор, когда я чувствовал каждый оборот бормашины, каждое прикосновение и каждый раз, когда на перегретый от сверления зуб брызгали каким-то охлаждающим раствором. И все же больше всего болел первый зуб, вырванный у меня изо рта, когда мне было 5 или 6 лет. С тех пор никто внятно не объяснил, почему это было сделано именно так. Может быть, они хотели создать наших характеров, подготовить нас к пыткам, повысить нашу терпимость к боли, чтобы, если мы когда-нибудь окажемся в заливе Гуантанамо, мы думали, что пытка водой — это просто всплеск в ванне. Советская медицина на самом деле была очень прогрессивной и изобретательной, и многие процедуры, применяемые в современной медицине, были придуманы и впервые опробованы в России и СССР. Нет сомнений в том, что стоматологи в 70-х годах были в полной мере осведомлены о том, как это делается на Западе. Даже в СССР некоторые дантисты, которые спокойно работали вне системы за наличные, использовали анестезию для своих счастливых пациентов.
Остальным пришлось пройти через невыносимую боль и страдания. В течение первых нескольких лет моего пребывания в США, даже с доступной стоматологической страховкой, я все еще держался подальше от стоматологов, глотая бутылочки с тайленолом, чтобы притупить боль. Мой первый визит к дантисту здесь был почти религиозным переживанием, и теперь все, чего я боюсь, — это вытягивание крупных сумм денег из моего кошелька.
Кабинет дантиста моего детства был создан для причинения пациенту не только физической, но и душевной боли. Несколько стульев были расположены в одной комнате, чтобы каждый мог наслаждаться чужими криками и видеть своих несчастных соседей на разных стадиях признания своих сокровенных тайн. Кресло не откидывалось, поэтому пациент почти всегда сидел прямо, пока стоматолог оперировал спереди или сбоку от кресла. В отличие от американской установки, все страшные инструменты торговли были разложены перед пациентом, чтобы он мог ясно видеть размер плоскогубцев, которые вскоре окажутся у него во рту.
Я не помню, чтобы они когда-либо использовали рентген, поэтому они действовали исключительно по наитию. Одной девочке из моего класса удалили неправильный (здоровый) зуб, а больной остался целым. Что-то случилось. Во время одного из моих обязательных посещений школы мой класс сидел в приемной внизу, когда меня вызвали к моей очереди лечиться. Я сел в кресло, и дантист приказал мне открыть рот. Всегда бунтарь, я отказался, встал, спустился вниз счастливый и улыбающийся и пошел домой. На следующий день мне не разрешили ходить в школу, и мне пришлось вернуться и сдаться (более приятному) стоматологу. Спасения не было. Излишне говорить, что после того, как обязательные ежегодные визиты закончились, я успешно избегал стоматологического кресла в течение следующих четырех лет.
Еще более захватывающей была процедура с корневым каналом. Перед призывом в армию до меня доходили слухи, что военные стоматологи еще злее, чем гражданские, хотя трудно было представить, что такое возможно. Здравый смысл требует лечения до призыва на ваших условиях, что я неохотно и сделал.
Мне сделали пару пломб, а потом были произнесены слова «корневой канал» (по-русски, конечно). Корневой канал пролечивали в два этапа: на первом зуб просверливали (я не упомянул обезболивающие) и заполняли мышьяком, чтобы «убить нерв»; на втором этапе был высверлен мышьяк, и нерв был извлечен с помощью крошечного файла, подобного тем, которые используются здесь. Я не могу говорить за всех, но в моем случае нерв даже близко не умер. Я чувствовал, как его вытаскивают, казалось бы, полностью из моего мозга. Мне плевать на утопление. ЦРУ нужно отправиться на Брайтон-Бич, найти одного из старых советских дантистов из далекого прошлого, и после того, как один или два корневых канала у Усамы бен Ладена не будет шансов.
Наконец, я хотел бы отметить общее уродство стоматологической работы той эпохи. Золотые, серебряные и металлические коронки были не только распространены, но и очень популярны. Можно сказать, что у советских граждан были золотые зубы до того, как это стало круто. Некоторым народностям Центральной Азии это так понравилось, что они набили рот золотом, что привело к недавнему запрету на золотые зубы в одной из бывших республик.
В то время как я думаю, что Соединенные Штаты подняли красивые зубы почти до уровня культа, где тратятся миллиарды долларов на выпрямление и отбеливание совершенно нормальных зубов, бывший Советский Союз был на противоположном конце спектра рта, где пренебрежение и некрасивые зубы работы были совершенно нормальными. Ирония в том, что бесплатная стоматология настолько плоха и болезненна, что никому не нужна, остается нам задуматься. Итак, в следующий раз, когда вы увидите кавказца с золотой улыбкой, скорее всего, он из Восточной Европы, где средневековые медицинские технологии сохранились до наших дней.
Когда вы отдыхаете в кресле стоматолога перед телевизором, стоматологом, медсестрой и всеми окружающими вас технологиями, чтобы сделать ваш визит приятным, поблагодарите своих богов-стоматологов за удачу и, возможно, почувствуете себя немного лучше, раскошеливаясь. ваши с трудом заработанные деньги за услуги. Это того стоит.
- За железным занавесом
- СССР
Из недр коммунистической Родины в бездушный грохот шестерёнок капитализма.